Признание - Страница 40

В 2005 году Коффи подал в суд на Робби Флэка за клевету — в интервью тот упомянул о связи прокурора с судьей. Флэк немедленно отреагировал целой кучей исков по поводу нарушений, допущенных прокурором. Судебные разбирательства продолжались.

С наступлением ночи, когда свет везде уже был потушен, Кит и Дана по-прежнему не могли сомкнуть глаз, размышляя, не стоит ли принять снотворного. У обоих не было сил, но сон никак не шел. Они устали от чтения материалов по делу, от обсуждения прочитанного, от переживаний за молодого чернокожего парня, о котором ничего не знали всего сутки назад. Но больше всего их мысли занимал человек, который столь неожиданно прервал размеренное течение их жизни, — Тревис Бойетт. Кит не сомневался: тот говорил правду. Дана тоже склонялась к этому мнению, но все же считала, что человеку с таким ужасным уголовным прошлым верить глупо. Они оба устали от споров.

Если Бойетт говорил правду, то были ли они единственными людьми на свете, точно знавшими, что в Техасе вот-вот казнят невиновного? Если да, то что им делать? Как следовало поступить, если Бойетт отказывался публично признать правду? А если он согласится и все расскажет, то что им предпринять? Слоун находился в четырехстах милях, и они никого там не знали. Да и как они могли знать? До вчерашнего дня Шредеры вообще не слышали об этом городке.

Вопросы так и остались открытыми, и не было никакой надежды, что удастся найти на них ответы. Супруги решили, что будут смотреть на электронные часы, и если до полуночи уснуть не удастся, то примут снотворное.

В 23.04 оба вздрогнули от неожиданного телефонного звонка. Дана включила свет: на определителе номера высветилось, что звонили из больницы Святого Франциска.

— Это он, — прошептала она.

Кит взял трубку:

— Алло!

— Извините, что звоню так поздно, пастор, — сказал Бойетт тихим и сдавленным голосом.

— Ничего страшного, Тревис. Мы еще не спим.

— Как ваша хорошенькая жена?

— Замечательно! Послушай, Тревис, я уверен, ты звонишь не просто так.

— Да, извините, пастор. Я очень хочу посмотреть на девушку еще раз. Вы понимаете, что я имею в виду?

Кит держал трубку так, чтобы Дана могла прижаться к ней ухом и тоже все слышать.

— Боюсь, что нет, Тревис, — ответил он.

— Девушку, Николь, мою малышку Никки. Мне осталось недолго жить на этом свете, пастор. Я все еще в больнице, лежу под капельницей, меня начинили лекарствами, и врачи говорят, долго я не протяну. Я уже наполовину труп, пастор, и не хочу сыграть в ящик, не посмотрев в последний раз на Никки.

— Она умерла девять лет назад.

— Верно. И я это знаю лучше других. То, как я с ней поступил, просто ужасно, и я несколько раз ездил к ней просить прощения. Я обязательно должен сделать это еще раз — просто сказать ей, как мне жаль, что так вышло. Вы понимаете, о чем я, пастор?

— Нет, Тревис, я не понимаю.

— Она все еще там, верно? Там, где я ее оставил.

— Ты сам говорил, что не уверен, где именно закопал тело.

Повисла долгая пауза, будто Тревис старался припомнить.

— Я знаю, где она, — наконец произнес он.

— Ну и отлично, Тревис! Тогда поезжай и разыщи ее. Откопай, посмотри на кости и скажи, как тебе жаль. А что потом? Тебе станет легче? А тем временем невинного человека казнят за твое преступление. Мне пришла в голову хорошая мысль, Тревис. Когда ты скажешь Николь в последний раз, что тебе очень жаль, поезжай в Слоун, найди на кладбище могилу Донти и скажи ему то же самое.

Дана нахмурилась и повернулась к мужу. Тревис снова помолчал и потом выдавил:

— Я не хочу, чтобы этот парень умирал, пастор.

— Мне трудно тебе поверить, Тревис. Ты хранил молчание целых девять лет, пока его судили, пока он сидел в тюрьме. Ты ничего не стал делать ни вчера, ни сегодня, и если ты по-прежнему будешь тянуть резину, он умрет. Время почти на исходе.

— Я не могу этому помешать.

— Но ты можешь попытаться. Можешь отправиться в Слоун и сообщить властям, где закопал тело. Ты можешь признаться в том, что сделал, показать кольцо, поднять шум. Я не сомневаюсь: пресса и телевидение тут же подхватят сенсацию. Кто знает, может, подключится судья или губернатор. Я в этом мало понимаю, Тревис, но мне кажется, будет трудно казнить Донти Драмма, если ты по телевизору заявишь, что убил Николь, действовав в одиночку.

— У меня нет машины.

— Возьми напрокат.

— У меня нет прав уже десять лет.

— Поезжай на автобусе.

— У меня нет денег на билет, пастор.

— Я дам тебе деньги. Нет. Я куплю тебе билет в один конец до Слоуна.

— А если у меня будет приступ в автобусе, и я потеряю сознание? Да меня запросто высадят в Оклахоме.

— Ты просто морочишь мне голову, Тревис.

— Вы должны отвезти меня туда. Только вы и я. Если отвезете меня, я расскажу правду о том, как все было. Я покажу, где тело. Мы можем остановить казнь, но вы должны поехать со мной.

— Но почему именно я?

— Больше некому, пастор.

— У меня есть другое предложение. Завтра утром мы вместе пойдем в городскую прокуратуру. У меня там работает друг. Ты все ему расскажешь. Может, нам удастся убедить его созвониться с прокурором в Слоуне, шефом полиции, адвокатом, не знаю с кем, может, даже с судьей. Они послушают скорее его, чем лютеранского священника, который мало смыслит в законах. Мы можем записать твое заявление на видео, переслать его техасским властям и в газеты. Как тебе такое предложение, Тревис? Ты не нарушишь условий досрочного освобождения, а у меня не будет неприятностей из-за того, что я помогаю тебе.