Признание - Страница 46

Будь он судьей, Донти Драмма ни за что бы не признали виновным. Генри бы сразу узнал об аресте. Он бы изучил признание и обстоятельства, при которых оно было сделано, и пригласил Пола Коффи на беседу с глазу на глаз в свой кабинет, где однозначно дал бы понять окружному прокурору, что дело развалится в суде. Признание было неконституционным и присяжным представлено не будет. «Продолжай искать, Коффи, потому что убийца все еще не найден».

Судья Генри смотрел на толпу, собравшуюся у здания суда. Одни чернокожие, если не считать нескольких репортеров. Кругом злые лица. Белые попрятались и не выражали сочувствия. Город был расколот, а он так надеялся, что до этого никогда не дойдет.

— Да поможет нам Бог, — пробормотал Элиас Генри.

Следующим слово взял Паломар Рид, вице-президент объединения школьников, учившийся в выпускном классе. Он начал с традиционного осуждения смертного приговора и перешел к резкой критике смертной казни, особенно в ее техасском варианте. Хотя он был довольно многословен и не так искушен в ораторском искусстве, как другие выступавшие, но толпа встретила его слова с одобрением. Вскоре Паломар доказал, что пришел не с пустыми руками. Глядя в листок бумаги, он начал называть по именам чернокожих игроков школьной футбольной команды. Те выходили к трибуне в темно-синей форме «Слоун уорриорз» и занимали место на нижних ступеньках. Когда двадцать восемь человек выстроились в ряд плечом к плечу, Паломар сделал сенсационное заявление.

— Эти игроки стоят здесь вместе, чтобы выразить солидарность с Донти Драммом, одним из воинов Слоуна, африканским воином. Если жителям этого города, округа и штата все-таки удастся лишить Донти Драмма жизни завтра вечером вопреки закону и конституции, то эти воины не примут участия в игре в пятницу против Лонгвью.

В едином порыве толпа так взревела, что стекла в окнах здания суда задрожали. Паломар взглянул на игроков, и все двадцать восемь по команде стянули с себя спортивные свитеры и бросили их под ноги. Под свитерами на всех были белые футболки с портретом Донти Драмма, а ниже крупными буквами выведено: «НЕВИНОВЕН». Игроки расправили плечи и, сжав кулаки, стали стучать ими по груди. Толпа снова восторженно взревела.

— Завтра мы не придем на занятия! — закричал Паломар в микрофон. — И в пятницу тоже! Игры в пятницу не будет!

Митинг транслировался по местному телеканалу, и почти все белые прильнули к экранам телевизоров. В банках и школах, домах и офисах — везде раздавались возгласы:

— Они не могут так поступить!

— Конечно, могут! Кто им помешает?

— Они зашли слишком далеко!

— Нет, это мы зашли слишком далеко!

— Так ты считаешь, что он невиновен?

— Я не знаю. И никто не знает. В этом-то и проблема. Слишком уж много сомнений.

— Но он признался!

— Тела так и не нашли.

— А почему нельзя перенести казнь на несколько дней, дать отсрочку или как это там называется?

— Зачем?

— Чтобы дождаться конца футбольного сезона.

— Я бы предпочел, чтобы бунта не было.

— Если они поднимут бунт, то попадут под суд.

— Я бы на это не рассчитывал.

— Город вот-вот взорвется.

— Пусть их выкинут из команды.

— Да кем они себя вообразили, если хотят сорвать игру?

— У нас есть сорок белых ребят, которые могут сыграть.

— Что верно, то верно.

— Тренер обязан выкинуть смутьянов из команды.

— А если откажутся ходить в школу, то пусть их арестуют!

— Отлично! Все равно что подлить масло в огонь!

В школе тренер смотрел трансляцию в кабинете директора. Тренер был белым, директор — черным. Оба молчали.

В полицейском департаменте в трех кварталах от здания суда по Мейн-стрит шеф полиции Джо Редфорд смотрел телевизор вместе со своим заместителем. Штат полицейских насчитывал сорок человек, и тридцать из них с тревогой наблюдали за собравшимися на митинг прямо на площади.

— Казнь состоится? — спросил заместитель.

— Насколько мне известно, да, — ответил Редфорд. — Я разговаривал с Полом Коффи час назад, и он считает, что задержек не будет.

— Нам может понадобиться помощь.

— Не думаю. Ну, бросят пару камней, и все успокоится.

Пол Коффи смотрел трансляцию у себя в кабинете. Он был один, на столе перед ним лежали сандвичи и чипсы. Его офис находился в двух кварталах от здания суда, и до него доносился рев толпы, когда люди реагировали на что-то особенно бурно. Он считал такие сборища неизбежным злом в стране, дорожившей Биллем о правах. Граждане имели право собираться, если, конечно, получали разрешение, и выражать свое мнение. Те же законы, что защищали это право, охраняли и отправление правосудия. Задачей Коффи было преследовать преступников и отправлять их за решетку. А если преступление оказывалось особо тяжким, то законы штата предписывали ему обеспечить возмездие и требовать смертной казни. Так он и поступил в случае с Донти Драммом. Коффи не испытывал ни сожаления, ни сомнений, ни малейшего чувства вины из-за своего поведения на суде. Его правоту подтвердили многочисленные апелляционные суды. Десятки опытных юристов изучили каждое слово, произнесенное на судебном процессе, и утвердили приговор. Коффи не терзали муки совести. Он сожалел, что их связь с судьей Вивиан Грей обернулась для нее такими неприятностями, но никогда не сомневался в верности принятых ею решений.

Коффи скучал по ней. Их роман не выдержал скандала — она уехала и больше с ним не общалась. Его прокурорская карьера тоже скоро закончится, и он переживал, что уйдет в отставку на фоне волнений в городе. И все же казнь Драмма станет вершиной его карьеры, достойным завершающим аккордом, и жители Слоуна, во всяком случае белые, будут вспоминать о нем с благодарностью.