Признание - Страница 57

До восьми утра оставалось несколько часов.

Процедура казни была отработана до мелочей. В пять дня члены семьи прибудут в тюрьму, и потом их на машине доставят на место казни. Там они займут места в комнате свидетелей за несколько секунд до введения смертельной инъекции осужденному. Они увидят его уже на каталке с иглами в венах, а к иглам будут подсоединены трубки капельниц. Родные выслушают последние слова Донти и дождутся официальной констатации смерти — обычно это бывает минут через десять, — а потом быстро покинут помещение. Затем они поедут в местный морг, чтобы забрать тело и отвезти домой.

Может, это просто кошмар, который ей снится? Неужели она действительно лежит в темноте, отсчитывая часы, которые осталось жить ее сыну? Да, это так. Роберта Драмм жила в этом кошмаре целых девять лет, с тех пор как ей сообщили, что Донти арестовали и он признался. Ее кошмар был подобен толстенной книге, вроде Библии, в которой каждая глава описывала новую трагедию, а каждую страницу наполняли печаль и скорбь.

Андреа повернулась на другой бок, и дешевая кровать заскрипела. Потом снова установилась тишина.

Для Роберты ужас ожидания и неизвестности сменился отчаянием, когда она увидела сына в тюрьме в первый раз. Это был настоящий шок: оранжевая роба, безумные от страха глаза — он страдал от одной мысли, что разлучен со своими близкими и теперь его окружают одни преступники. Потом она ждала справедливого суда, но надежды оказались напрасными. Роберта сильно и горько плакала, услышав, как ее сына приговаривают к смертной казни. Бесконечные апелляции и напрасные надежды, бесчисленные поездки в тюрьму, где сильный и здоровый молодой парень постепенно превращался в свою тень. За эти годы она потеряла много друзей, но ее это не волновало. Кто-то не верил в невиновность Донти, кто-то устал от бесконечных разговоров о нем, но она не могла говорить ни о чем. Откуда кто-то мог знать, в какой ад превратилась ее жизнь?

И этот кошмар будет продолжаться вечно. Он не закончится сегодня, когда штат Техас казнит Донти, он не закончится и на будущей неделе, когда она похоронит сына. Кошмар не закончится никогда, даже после того, как выяснится правда, если, конечно, такое вообще возможно.

Ужас, в котором жила Роберта, совершенно измотал ее, и часто по утрам у нее даже не было сил встать с кровати. Она слишком долго притворялась сильной.

— Ты не спишь, мама? — тихо спросила Андреа.

— Ты знаешь, что нет, милая.

— А ты вообще спала?

— По-моему, нет.

Андреа сбросила ногой простыню и потянулась. В комнате было очень темно — с улицы не проникало ни единого лучика света.

— Сейчас половина пятого, мама.

— Я не вижу часов.

— У меня светится циферблат.

Из всех детей семьи Драмм колледж окончила только Андреа, и сейчас она работала в детском саду в пригороде Слоуна. Она была замужем, и сейчас ей так хотелось оказаться дома, как можно дальше от Ливингстона, штат Техас. Она закрыла глаза и постаралась уснуть, но сон никак не шел.

— Мама, я должна кое в чем признаться.

— В чем, милая?

— Я никогда и никому об этом не говорила и никогда не скажу. Я давно думаю об этом и хочу тебе рассказать, пока Донти еще с нами.

— Слушаю тебя.

— Когда Донти сразу после суда увели, я начала сомневаться в правдивости его слов. Мне кажется, я подсознательно пыталась себя убедить, что обвинители, возможно, правы. Я могла представить, что Донти действительно встречался с той девушкой и скрывал это, что она хотела расстаться, а он — нет. Может, он и в самом деле выскользнул из дома, когда я уснула. А после его признания мне стало не по себе. Ее тело так и не нашли, а если он выбросил его в реку, то, наверное, никогда и не найдут. Я хотела понять, как такое могло случиться, и не верила, что в суде произошла ошибка. И я убедила себя, что он преступник. Я продолжала писать ему, навещала в тюрьме и все такое, но уже не сомневалась в его виновности. Отчасти от этого мне стало легче. И так продолжалось несколько месяцев, может, год.

— Но что заставило тебя изменить мнение?

— Робби. Ты помнишь, как мы поехали в Остин, когда рассматривалась апелляция?

— Конечно.

— Это было примерно через год после суда.

— Я же была там, милая.

— Мы сидели в большом зале суда, глядя на девять судей — все белые, такие внушительные и солидные, в черных мантиях. С другой стороны находились родственники Николь и ее горластая мать. Поднялся Робби и произнес целую речь в защиту Донти. Он был просто великолепен — не оставил камня на камне от обвинений и улик, на основании которых Донти признали виновным! Он разнес в пух и прах и прокурора, и судью. Он ничего не боялся. Именно тогда он впервые указал на то, что полиция скрыла от него анонимный звонок, в котором вина возлагалась на Донти. Для меня это стало настоящим шоком! Как полицейские и прокуроры могли скрыть улики? Правда, на суд это не подействовало. Я помню, как смотрела на горячившегося Робби, и тут до меня вдруг дошло: этот белый из богатого района ни на секунду не усомнился в невиновности Донти. И я ему поверила! Окончательно и бесповоротно! Мне стало так стыдно, что я сомневалась в Донти…

— Все в порядке, милая.

— Пожалуйста, только никому не говори.

— Никогда! Ты же знаешь, что можешь верить матери.

Они обе сели на кроватях, подвинулись друг к другу и, взявшись за руки, соприкоснулись лбами.

— Ты хочешь поплакать или помолиться? — спросила Андреа.

— Мы можем помолиться позже, а поплакать — нет.