Признание - Страница 95

Мэр Харрис Руни следил за ухудшением обстановки в своем маленьком городке из полицейского управления, превращенного в командный пункт. Решение о разгоне демонстрантов в Сивитан-парке и применении слезоточивого газа он принял совместно с шефом полиции Джо Редфордом. Теперь по мобильникам и рации беспрерывно поступали сообщения, что группы чернокожих разбивали витрины, угрожали проезжавшим водителям, закидывали машины камнями и мусором и нарушали общественный порядок всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

В 21.15 мэр позвонил пастору Вифлеемской африканской методистской церкви преподобному Джонни Канти. Они уже встречались во вторник, когда преподобный просил мэра связаться с губернатором и попросить об отсрочке казни, но мэр отказался. Харрис Руни не был знаком с губернатором, не имел никакого политического влияния, не говоря уж о том, что просить Гилла Ньютона об отсрочке было само по себе пустой затеей. Канти предупреждал мэра Руни о возможных беспорядках, если Донти все-таки казнят, но тот ему не поверил.

Теперь неверие уступило место страху.

Трубку сняла миссис Канти и объяснила, что ее мужа нет дома. Он уехал в похоронное бюро дожидаться возвращения семьи Драмм. Она дала мэру номер сотового, и тому, наконец, удалось связаться со священником.

— Добрый вечер, мэр, — поздоровался Канти хорошо поставленным голосом священнослужителя. — Какие новости?

— Разные, преподобный. А как вы сами?

— Не очень хорошо. Мы сейчас в похоронном бюро и ждем, когда семья приедет с телом, поэтому для радости причин нет. Чем могу быть вам полезным?

— Вы оказались правы насчет волнений, преподобный. Я вам тогда не поверил, и мне очень жаль. Я должен был к вам прислушаться. А теперь с каждой минутой становится все хуже. У нас уже было восемь пожаров, больше десяти человек арестованы, есть раненые, и, похоже, это только начало. Толпу в Сивитан-парке разогнали, но теперь все собираются в парке Вашингтона, люди прибывают. Не удивлюсь, если скоро кто-нибудь погибнет.

— Убийство уже состоялось, мэр. И я жду тело убитого.

— Мне искренне жаль.

— Зачем вы звоните, мэр?

— Вас уважают члены общины, вы были пастором Драмма. Я прошу вас отправиться в парк Вашингтона и призвать людей к спокойствию. Вас они послушают. Насилие и беспорядки ни к чему хорошему не приведут.

— У меня к вам один вопрос, мэр. Ваша полиция действительно применила слезоточивый газ против молодежи в Сивитан-парке? Я услышал об этом несколько минут назад.

— Боюсь, что да. Это было признано необходимым.

— Нет, никакой необходимости в этом не было. Потравив наших детей газом, полиция только подлила масла в огонь. Не рассчитывайте на то, чтобы я исправлял ваши ошибки. Спокойной ночи.

В трубке послышались гудки.

Робби в сопровождении Аарона Рея и Фреда Прайора вышел к микрофонам и камерам и ответил на вопросы. Он объяснил, что Тревис Бойетт по-прежнему у него в офисе и не хочет ни с кем говорить. Один из журналистов спросил, может ли он войти и взять у Бойетта интервью. Робби резко ответил, что может, если хочет попасть за решетку или получить пулю, и предостерег всех от подобных действий. Ему задали вопросы о последней трапезе, последнем слове и всем прочем в этом роде. Кто присутствовал на казни? Было ли какое-то общение с родственниками жертвы? Робби считал эти вопросы абсолютно пустыми, но чего можно было ждать от людей, живущих в мире, где казнят невиновных?

Через двадцать минут он закончил пресс-конференцию и поблагодарил журналистов. Те, в свою очередь, поблагодарили его. Он снова обратился к ним с просьбой уехать и больше не возвращаться. Если Бойетт передумает и захочет говорить, Робби пообещал, что даст ему телефон и номер.

Пастор Шредер наблюдал за ходом пресс-конференции, стоя в стороне, на террасе под навесом, откуда его никому не было видно. Он разговаривал с Даной по телефону, рассказывая ей о последних событиях, когда та вдруг увидела на экране телевизора Робби Флэка. Она следила за новостями по кабельному каналу и неожиданно включилась прямая трансляция из Слоуна.

— Я стою в пятидесяти футах сзади, там, где темно, — сказал Кит, понизив голос.

— Он выглядит усталым, — сказала Дана. — Усталым и, возможно, немного сумасшедшим.

— Ты права, — подтвердил Кит. — Усталость приходит и уходит, но мне кажется, он всегда был не от мира сего.

— Он похож на человека, который не привык сдерживаться.

— Так и есть, но за этой резкостью скрывается отзывчивость.

— А где сейчас Бойетт?

— Здесь, в здании, в кабинете, где есть телевизор и еда. Он старается не выходить и правильно делает! Здесь все знали Донти и любили его. У Бойетта друзей тут нет.

— Несколько минут назад показали пожары и взяли интервью у мэра. Он явно нервничает. Ты там в безопасности, Кит?

— Конечно. Я слышу вдалеке сирены, но здесь все спокойно.

— Пожалуйста, будь осторожен.

— Не волнуйся, со мной все в порядке.

— С тобой не все в порядке. Ты абсолютно разбит и опустошен, я это чувствую. Постарайся поспать. Когда ты вернешься домой?

— Я собирался уехать отсюда утром.

— А Бойетт? Он тоже возвращается?

— Это мы еще не обсуждали.

Глава 29

В Слоуне имелось три похоронных бюро. Два обслуживали белых: одно — тех, что побогаче, а другое — остальных. Третья похоронная контора провожала в последний путь чернокожих. Интеграции удалось добиться в ряде важных сфер жизни — в образовании, политике, занятости и бизнесе. Но в других областях у интеграции не было никаких перспектив, поскольку этого не хотели представители обеих рас. Воскресные богослужения проходили раздельно для белых и для черных, но это был их собственный выбор. Несколько афроамериканцев посещали службы в церквях белых, и их там хорошо принимали. Точно так же имелись и белые, приходившие на богослужения в церкви черных, и там к ним относились как к равным. Однако подавляющее большинство предпочитало молиться с людьми одного с ними цвета кожи, и дело было вовсе не в расизме, а, скорее, в традиции и личном выборе. Белым больше нравились размеренные воскресные службы, начинавшиеся в 11 часов, на которых после красивой торжественной музыки читалась степенная проповедь. Церемония заканчивалась в полдень, самое позднее в 12.10, потому что к этому времени прихожане успевали сильно проголодаться. В церквях, где молились черные, за временем особенно не следили. Атмосфера здесь была очень непринужденной, а обед часто устраивали тут же, возле церкви, и никто не спешил домой.