Несмотря на накопившуюся усталость, все проснулись вовремя, ждать никого не пришлось.
Карлос общался с кем-то по телефону, но больше слушал, чем говорил, и, закончив беседу, объявил:
— Это был мой знакомый с радио. Арестовано порядка сорока человек, более двадцати ранено, но никто не убит, что можно считать чудом. Центр города оцеплен, и пока там более или менее тихо. Пожаров слишком много, точно не сосчитаешь. Прибыли пожарные команды из Парижа, Тайлера и других мест. Сожжено не менее трех полицейских машин. В ход чаще всего идут бутылки с зажигательной смесью. На стадионе до сих пор горит газетный киоск. Поджигали в основном пустующие здания, жилых домов пока никто не трогал. Говорят, губернатор посылает дополнительные войска, но официального подтверждения еще не поступило.
— А что будет, если мы найдем тело? — поинтересовалась Марта.
Робби на секунду задумался и покачал головой:
— Тогда вчерашние беспорядки покажутся детской шалостью.
Они детально обсудили предстоящую поездку. Чтобы Бойетт не исчез, Робби предпочел бы оставлять его под присмотром Аарона Рея и Фреда Прайора, но сама мысль о том, что тогда придется провести несколько часов в замкнутом пространстве с этим мерзавцем, была невыносимой. Кит настаивал, что поедет только на своей машине, потому что вечером хотел уже оказаться дома в Топеке. И не важно — один или с Бойеттом. Как и Робби, он не горел желанием сидеть рядом с Тревисом, но один раз он уже возил его и заверил, что справится и сейчас.
Фред Прайор предложил посадить Бойетта к нему на заднее сиденье и постоянно держать на мушке. В команде Робби все горели желанием покарать настоящего преступника, и в случае если Бойетт действительно привел их к месту, где спрятал тело, то Фреда Прайора и Аарона Рея не пришлось бы долго уговаривать разобраться с ним раз и навсегда. Кит это чувствовал и понимал: в его присутствии на насилие никто не решится хотя бы из уважения к его сану.
С Брайаном Деем вопрос обсуждался долго. Журналистам Робби Флэк не доверял в принципе. Конечно, если тело найдут, то все придется должным образом записать, и сделать это лучше человеку, не входившему в число его сотрудников. Разумеется, Дей сразу изъявил горячее желание присоединиться к поискам, но его заставили согласиться с рядом жестких условий. Сообщить что-то в эфире он мог только по прямому указанию Робби Флэка. Если он или оператор Бак попытаются это сделать тайком, их изобьют или застрелят, а скорее всего сначала изобьют, а потом застрелят. Брайан и Бак все правильно поняли и заверили, что с их стороны никаких проблем не возникнет. Поскольку Дей был директором службы новостей, неожиданный отъезд ему не надо было ни с кем согласовывать.
— Мы можем поговорить? — спросила Марта. Они ехали уже полчаса, и небо впереди постепенно окрашивалось в оранжевый цвет.
— Нет, — отрезал Робби.
— После смерти Донти прошло почти двенадцать часов. О чем ты сейчас думаешь?
— Я абсолютно разбит, Марта. Ничего не соображаю. Нет никаких мыслей.
— А что ты подумал, когда увидел тело Донти?
— Что мы живем в больном мире, если позволяем себе совершать убийства. Я смотрел на него и видел красивого молодого человека — он лежал спокойно и, казалось, спал. На теле не было ран или увечий, никаких признаков борьбы. Его убили, как старого пса, фанатики и идиоты, слишком ленивые или тупые, чтобы соображать, что творят. Знаешь, о чем я действительно думаю, Марта?
— О чем?
— Я думаю о Вермонте, где летом не жарко, нет такой влажности и где никого не казнят. Очень все цивилизованно. Домик на озере. Я научусь убирать снег лопатой. Если все продать и закрыть фирму, то миллион, наверное, наберется. Уйду на покой и стану писать книгу.
— О чем?
— Понятия не имею.
— И кто в это поверит, Робби? Ты никогда не уйдешь на покой. Возможно, возьмешь отпуск, чтобы перевести дух, а потом снова найдешь дело, возмутишься несправедливостью и подашь иск, а то и десять сразу. И ты будешь так жить, пока тебе не стукнет восемьдесят и тебя не вынесут из офиса ногами вперед.
— Я не доживу до восьмидесяти. Сейчас мне пятьдесят два, и я уже иногда чувствую, что у меня крыша едет.
— В восемьдесят лет ты по-прежнему будешь судиться.
— Сомневаюсь.
— А я — нет. Я знаю, к чему у тебя лежит сердце.
— Сейчас мое сердце разбито, и я готов уйти. А ведь спасти Донти мог самый заурядный адвокат.
— И что бы этот самый заурядный адвокат сделал иначе?
Робби в умоляющем жесте отгородился от нее ладонями и сказал:
— Не сейчас, Марта. Пожалуйста.
В машине, следовавшей за ними, первым заговорил Бойетт:
— Вы действительно присутствовали на казни?
Кит сделал глоток кофе и ответил:
— Да, присутствовал. Я не собирался, но все решилось в последнюю минуту. Я не хотел там быть.
— И теперь жалеете об этом?
— Хороший вопрос, Тревис.
— Спасибо.
— С одной стороны, мне жаль, что я видел, как казнят человека, тем более утверждавшего, что он невиновен.
— Он действительно невиновен, вернее, был невиновен.
— Я хотел помолиться вместе с ним, но он не пожелал. Сказал, что перестал верить в Бога, хотя раньше верил. Священнику очень трудно находиться рядом с человеком, который перед смертью не верит в Господа на небесах. Я часто навещал в больнице умиравших прихожан, и мысль, что их души скоро примет в свое вечное царство Господь, приносила облегчение. Но с Донти все произошло иначе.
— Как и со мной.
— С другой стороны, в камере смерти я видел нечто, что должны видеть все. Зачем скрывать, что мы творим?