— Значит, у тебя всего один брат…
— Нет, есть еще. Мой отец — тот, настоящий, — сбежал во Флориду и там сошелся с другой женщиной. У них родилось много детей, так что, наверное, у меня есть сводные братья и сестры. А еще ходили слухи, будто моя мать рожала, прежде чем выйти замуж за отца. Так что выводы делайте сами, пастор.
— И со многими ты общаешься?
— Я бы не назвал это общением, но написал несколько раз своему брату. Он в Иллинойсе. Отбывает срок.
Почему-то Кит не удивился.
— А за что?
— За что все сидят? Наркотики и выпивка. На них нужны деньги, и он вломился в дом — правда, не в тот, в который хотел. В итоге он избил человека.
— Он пишет тебе?
— Редко. Отбывает пожизненное.
— Над ним тоже надругались?
— Нет. Он старше, и, насколько мне известно, дядя его не трогал. Мы с ним никогда об этом не говорили.
— Так он был братом Даррелла?
— Да.
— Значит, он не был твоим родным дядей?
— Я тогда думал, что был. А к чему все эти вопросы, пастор?
— Я просто хочу занять чем-то время, Тревис, и постараться не уснуть. После нашей встречи в понедельник утром я очень мало спал и теперь чувствую себя абсолютно измотанным, а нам еще долго ехать.
— Мне не нравятся ваши расспросы.
— А что же будет, когда мы доберемся до Техаса? Мы приедем, ты скажешь, что на самом деле Николь убил ты, а потом, что тебе не нравятся вопросы. Ну же, Тревис!
Несколько миль они проехали молча. Бойетт снова отвернулся и, глядя в боковое окошко, нервно барабанил пальцами по палке. В последний час никаких признаков сильной головной боли пастор у него не заметил. Кит бросил взгляд на спидометр и понял, что ехал со скоростью восемьдесят миль в час. За превышение скорости на десять миль штрафовали на всей территории Канзаса. Он поехал медленнее и, чтобы чем-то загрузить мозг, представил, как его останавливает полицейский, проверяет сначала его документы, потом Бойетта и вызывает подкрепление. Скрывающийся от правосудия преступник. Преступивший закон лютеранский священник. Множество машин с включенными мигалками. Наручники. Ночь в тюрьме, может, даже в одной камере со своим спутником, человеком, для которого ночь за решеткой — самое привычное дело. Что потом Кит скажет сыновьям?
Он снова начал клевать носом. Ему надо сделать один телефонный звонок, но время сейчас неподходящее. Правда, этот звонок наверняка прогнал бы сон. Пастор достал сотовый и нажал клавишу быстрого набора номера Мэтью. Почти два часа ночи. Судя по тому, что Мэтью взял трубку только после восьмого гудка, спал он крепко.
— Надеюсь, дело того стоит, — недовольно пробурчал он.
— Доброе утро, Мэтью. Разбудил?
— Еще бы! Какого черта ты звонишь?
— Разве можно так разговаривать со своим духовным наставником? Послушай, я сейчас еду в Техас с одним добрым человеком по имени Тревис Бойетт, который был на службе в церкви в прошлое воскресенье. Ты мог его видеть — он ходит с палкой. Как бы то ни было, Тревис хочет сделать признание техасским властям в маленьком городке под названием Слоун, куда мы направляемся в надежде остановить казнь.
Мэтью моментально проснулся.
— Ты с ума сошел, Кит? Он рядом с тобой в машине?
— Да, мы уехали из Топеки около часа назад. Причина, по которой я звоню, заключается вот в чем. Мне нужна твоя помощь.
— Я окажу тебе помощь, Кит, и дам бесплатный совет. Немедленно разворачивайся и поезжай назад.
— Спасибо, Мэтт, но я попрошу тебя через несколько часов позвонить кое-кому в Слоуне.
— А что об этом думает Дана?
— Она меня поддерживает. Я прошу тебя позвонить в полицию, прокурору и, возможно, защитнику. Я буду звонить им и сам, но к прокурору они прислушаются больше.
— Ты все еще в Канзасе?
— Да, на Тридцать пятой автостраде.
— Не пересекай границу штата, Кит. Пожалуйста.
— Тогда мы вряд ли попадем в Техас, тебе не кажется?
— Не выезжай за границу штата!
— А сейчас ложись спать, а я перезвоню тебе около шести, тогда договоримся обо всем.
Кит закрыл крышку телефона, включил голосовую почту и начал ждать. Через десять секунд поступил сигнал вызова — это перезванивал Мэтью.
Они проехали Эмпорию и повернули к Уичите.
Кит больше не вызывал Бойетта на откровенность и не просил что-то рассказать. Может, тот тоже захотел спать, а может, просто заскучал. Но когда он все-таки говорил, Киту казалось, он слушает исповедь умирающего человека, понимающего, что в его жизни не было никакого смысла, но все равно пытающегося этот смысл найти.
— Брат Даррелла — мы звали его дядя Чет — говорил родителям, что берет меня на рыбалку. Но мы не поймали ни одной рыбы и даже ни разу не насадили наживки на крючок. Мы приезжали в его маленький домик в глуши, возле которого был пруд, где и должна была водиться рыба. Но до нее дело не доходило. Дядя Чет угощал меня сигаретой и пивом. Сначала я не понимал, что он делает. Понятия не имел. Я был еще совсем ребенком, всего восемь лет. И слишком боялся, чтобы сопротивляться. Но помню, как мне было больно. У него имелось много журналов и фильмов с детской порнографией, и он щедро делился со мной этим «добром». Если забивать таким дерьмом голову ребенка, то он скоро начинает считать, что это нормально. Я решил, что, наверное, этим занимаются все дети. Может, так поступают все взрослые. Все выглядело таким обычным и естественным. Он меня не обижал, покупал мороженое и пиццу, все, что я просил. А после каждой «рыбалки» отвозил меня обратно и перед тем как отпустить домой, становился очень серьезным и даже угрожал. Предупреждал, чтобы я никому ничего не рассказывал и хранил наш маленький секрет. «Это будет нашей тайной». У него в машине лежал пистолет. Большой и блестящий. Через какое-то время он показал мне, как стрелять. Но сначала он просто доставал его, клал на сиденье и объяснял, что любит держать свои тайны в секрете, и если кто-нибудь о них узнает, то ему придется сделать кому-то больно. Даже мне. Если я кому-нибудь расскажу, то он будет вынужден убить сначала меня, а потом того, кому я расскажу, даже если это окажется Даррелл или моя мать. Чет достиг своей цели — я никогда никому не рассказывал. Мы продолжали ездить на рыбалку. Мне кажется, мать о чем-то догадывалась, но у нее были свои проблемы, главным образом со спиртным. Она почти все время была пьяной и протрезвела намного позже, когда было уже поздно. Лет в десять или около того дядя угостил меня «травкой», и мы стали курить вместе. Потом перешли на «таблетки». Было неплохо, и я считал, что это круто. Юный панк, который курит сигареты и «травку», пьет пиво и смотрит порно. Остальное мне никогда не нравилось, но так продолжалось недолго. Мы жили в Спрингфилде, и как-то мать сообщила, что мы переезжаем. Мой отец — ее муж, или кем он там приходился, — нашел работу неподалеку от Джоплина, штат Миссури, где я родился. Мы быстро собрались, загрузили все в фургон и уехали посреди ночи. Думаю, чтобы не платить за аренду дома, а также, наверное, и по счетам, разным искам, предписаниям, ордерам, кто знает… В общем, на следующее утро я проснулся в большом трейлере. Дядя Чет остался позади. Я уверен, он сильно переживал. Потом он разыскал нас — где-то через месяц появился и спросил, не хочу ли я поехать на рыбалку. Я отказался. Везти ему меня было некуда, и он просто слонялся по дому, не сводя с меня глаз. Взрослые много пили и вскоре поссорились из-за денег. Дядя Чет уехал с проклятиями, и больше я его не видел. Но свое дело он сделал. Если бы я встретил его сейчас, то размозжил бы ему голову бейсбольной битой так, чтобы мозги разлетелись в разные стороны. Я был маленьким мальчиком, которого изнасиловали. Думаю, что так и не смог оправиться от этого. Можно, я закурю?